Алексей: Дорогие друзья, здравствуйте! Я сегодня встречаюсь с членами фэн-клуба. Давайте вы, девушки, тоже представитесь, чтобы тоже были, так сказать, в эфире с именами, с личностями.
Анастасия: Меня зовут Анастасия, я создатель и администратор телеграм-канала, на который вы подписаны сейчас, на котором смотрите это интервью.
Елизавета: Меня зовут Елизавета, я один из главных операторов на концертах. Занимаюсь покупкой билетов так же.
Мария: Я – Мария Дримс, и я, на самом-то деле, не блогер, а поэт, но зато единомышленник.
Анастасия: Мы, как владельцы тематического блога, посвященного вашему творчеству, интересовались возрастом наших подписчиков, и выяснилось, что там просто огромное количество подростков одиннадцати-тринадцати лет, но они всерьез интересуются вашим творчеством, настолько, насколько позволяет их жизненный опыт. У вас сейчас тоже, как никогда, интересный виток творчества: вы анализируете сложнейшие произведения, переходите постепенно к большим формам. Как вы считаете, эти дети, они могут оценить в полной мере то, что вы делаете, и вас радует, в принципе, такое омоложение аудитории или нет?
Алексей: Вот смотрите какая штука. Для того, чтобы вам быть вместе с ними на одной волне, вам нужно как минимум из этого возрастного, так сказать, народа, о котором вы сейчас говорили, брать и привлекать к себе, чтобы у вас это было актуально. Если у вас столько много людей такого возраста, то лучше бы, если бы и здесь тоже сидел бы человек такого же возраста, а лучше два. Если где-то действительно вам нужно, чтобы это было актуально. Их вопросы, они, возможно, иные, нежели чем ваши. Им, может быть, вообще интересно не это. «А как вы стали рок-музыкантом? А как вы жили? А что вы закончили? А где вы учились? А как вы школу закончили?» – может им это интереснее? А вам, конечно же, интереснее уже, что называется, посмотреть на жизнь, как жить, а почему я так живу. Темы разные. Именно это и есть ответ на вопрос. То есть мы не знаем, поймут ли они или не поймут. Мы не знаем, что для них важнее, и как они видят меня, моя фигура, какие ощущения от музыки, от текстов, от идей, от задумок. Это же естественно. Именно поэтому, что у нас нет представителей вот этого возраста, ответ абсолютно непонятен. 
Анастасия: Есть такая интересная склонность у детей: они очень любят, если они начинают поклоняться какому-то исполнителю, например, вам, они начинают лепить всякие мемы, рисовать комиксы, писать какие-то фантастические рассказы. То есть они интересуются персонажем, но пропадает человек, личность. Вы считаете это нормально? И стоит ли… ну, это плохое выражение – опускаться на их уровень, но стоит ли поощрять вот такой контент, который, например, они нам поставляют, или пытаться вывозить их на что-то более глубокое?
Алексей: Вы знаете, это все равно рост определенный. Мы не можем влиять на детей. Дети, которые сейчас в вашем фэн-сообществе, они уже более-менее сформировавшиеся личности. Если вы хотите с ребенком работать, работайте раньше. Вы знаете, что, допустим, в теннис большой отдают ребенка с трех лет, может быть даже еще и раньше. И мы не в силах вмешиваться в их мыслительные вещи. «Ты делаешь неверно, а вот здесь вот так вот…». Да они просто скажут: «Чё вы надо мной издеваетесь?». Они растут, они растут. То, что они хотя бы хоть что-то делают, это уже плюс. Есть люди, которые вообще ничем не интересуются, и для них жизнь – это вата, или там что угодно, не знаю, дерево для них эта жизнь. Или камень. Для них уже есть какие-то формы. Вот эта форма интересная. Давайте мы её посмотрим. Вот эта форма. Заинтересовался мозг, и он начал работать, уже круто. Поэтому вы просто наблюдаете, ничего особого не делаете. Нужно будет, ручеёк выйдет сам, куда нужно будет. Не берите на себя ответственность. Вы можете это дать. Сказать: «Посмотри, есть книга, посмотри, есть картина». Любая: изобразительная, кинокартина, что-то там еще. Есть спектакль. «Посмотри!». Ну вот вы говорите ему о чем-то: «А что ты там увидел? А почему ты так это увидел? А давай-ка мы посмотрим с другой стороны». Не надо этого делать. Потому что вы можете этого человека отпугнуть.
Анастасия: Вы всегда говорили, что растили своего сына максимально свободно, чтобы не давить, как-то не влиять на его интересы, и ребенок развивался самостоятельно. В итоге у вас, кроме отношений отца и сына, сформировались совершенно разные интересы или у вас очень много каких-то общих тем, приколов, общих тем в творчестве, в кинематографе? Или все-таки вы совсем разные?
Алексей: Есть такая штука, называется мост. Мост – это связь. Эта связь отца и сына, по моему мнению, должна основываться на дружеской истории. Должен быть друг. Он меня даже не называет как-то конкретно: батя, отец, папа. То есть у нас есть определенная с ним жизнь такого быстрого понимания. Я сказал слово, он уже его понял. Он сказал слово, я уже это понял. И этого всего, что я вот отец, а ты сын – у нас такого никогда не было, и я думаю, что этого делать не нужно. Дело в том, что в моей жизни есть уже опыт отношений между отцом и ребёнком совершенно другого склада, потому что отец у меня был старшим оперуполномоченным, и по-другому общение, кроме как через наставление в агрессивной форме, я не видел. И поэтому у меня складывается ощущение, что я прав. Потому что эти мосты, они легко разрушаются и очень сложно их восстанавливать. Давайте мы их разрушать изначально не будем. Просто сохраним эту тему. А для подрастающего человека, в любом виде, сколько ему бы лет ни было – 50, 40, 20, 30, 10 – для него самое главное – это тепло. Тепло и сохранность. Как и для воспитания, как и для дела, как и для понимания чего-то либо, у нас есть две вещи, за которые мы должны говорить себе спасибо и окружающим. Если они есть, эти тепло и сохранность… и вот эти тепло и сохранность вы с подрастающими своими ребятами не теряйте. Оно может раствориться, и вы никогда его больше не увидите. Только из-за какой-то своей глупости. Из-за того, что вам кажется, что вы умнее, либо вы больше. Он догонит вас и перегонит. То, что он вас догонит, это точно. И то, что он вас перегонит, это точно, но что он вам скажет, оглянувшись на вас, это большой вопрос. Поэтому, будьте так добры, относитесь к своему подопечному, назовем так, кто бы то ни был, девочка, мальчик, с уважением, и, скажем так, с теплотой, сохранностью и нежностью. 
Анастасия: То есть к фильму, который сейчас Кирилл снимает про вас, вы относитесь максимально позитивно и очень серьезно? Или так, что получится…
Алексей: Максимально позитивно. И когда я вижу эту команду, сколько бы их ни было человек, 12, 20, 3 человека, 2… У него есть замечательный паренёк – Даниил, оператор. Я вижу, что эти люди стремятся что-то делать, что-то делать, что-то делать… Они всё время апгрейдируются, растут, развиваются, я вижу в них это всё, мне это нравится. И я это всё время говорю: «Ребята, вы крутые». Всё время. Не потому что я вот хочу им понравиться или залебезиться перед ними, или как-то ещё, знаете, выиграть себе очки. Нет. А просто я должен это делать. Я обязан это делать. Потому что это так и есть, скрывать этого нельзя. Мне нравится, когда люди на концертах встречаются с умненькими глазками, я сразу думаю: о, я буду следующую тему делать для того, чтобы их радовать. Это «огоньки» называется. Работа творческого человека, если это работа, то это нужно сделать опять же тот же самый мост с этими же огоньками. Только есть дети-огоньки, а есть зрители-огоньки. И моя самая главная задача сделать так, чтобы они не разуверились в том, что есть огонь. Потому что огонь у них внутри, и они своими глазами, выражением глаз это мне указывают. И я должен сделать так, чтобы их удивлять, радовать и стараться ежедневно поднимать свой определенный, скажем так, не знаю, опыт, как это называется, взгляд на жизнь, шлифовать понимание, чтобы этим огонькам было на что посмотреть.
Анастасия: Ещё на тему увековечивания вашего образа в творчестве. Мы все знаем прекрасные граффити, которые посвящены вашему брату Михаилу, и знаем граффити, которые посвящены артистам, которые еще, слава богу, с нами. А вот если бы вы обнаружили, например, около Castle Rock свой такой портрет, вы бы обрадовались или посчитали бы, что это лишнее?
Алексей: Я считаю, что это лишнее. Я просто не понимаю, к чему? Опять же, учитывая моё отношение, что пусть будет так, не надо ничего рушить – ну пускай будет. Я это разрушать точно не буду. Но радоваться от этого я тоже не хочу, не могу.
Анастасия: У вас на Boosty была рубрика, где вы делали такой психологический разбор ситуаций, которые озвучивали ваши подписчики. Это было сделано больше для себя, чтобы попробовать себя как психолога или в том числе с целью узнать лучше ваших подписчиков?
Алексей: Нет, это просто называется фишак. Знаете, какая штука: все время нужно развиваться, вне зависимости музыкант ты, психолог ты, повар, строитель, неважно. В данном случае нужно развивать было канал. Дело в том, что Кирилл занят был учебой, и поэтому сложно было все чаще и чаще делать, и поэтому это пока заглохло. Но я с большим удовольствием дальше буду это развивать. Дело в том, что у меня такая мысль давно уже есть, что я замечаю нестандартных людей, которых цепляю сам лично либо творчеством, либо творчеством тех людей, кем я лично интересуюсь: это Есенин, Гёте, Гюго, вот сейчас Данте, и я это называю такой маленькой сектой. Только секта не в том, что, знаете, у нас это негативно отзывается: сектанты, секта. Нет, в хорошем смысле секта. То есть я вижу: люди, о, прикольно, у них огонечки, значит, им нужно ещё чего-нибудь дать, чтобы они порадовались больше, потому что для них эти огонёчки – тоже интересная штука. И вот эта волна, синусоида, вот она является жизнью и, возможно, даст развитие. Потому что опыта у меня достаточно для того, чтобы отвечать на некоторые вопросы. Я, конечно, не всесильный и много чего не знаю, но на те вопросы, которые мне задаются, я могу как-то ответить и чем-то поделиться. И эти люди проведут время, допустим, 20 минут или полчаса с каким-то своим огонечком: о, прикольно, интересно. Задача артиста – все время будить в человеке интерес в чём-нибудь: о, это нестандартно, это альтернативное мышление. И всё время это будоражится, вот как меня всколыхнул Данте. И я надеюсь, что в своей определённой мере испорченности я всколыхиваю сердца единомышленников. Это тоже интересно. Данте же сделал со мной это, он преобразил мою жизнь, и я хочу сделать то же самое. Не потому, что я хочу быть похожим, а потому, что я вижу, что это можно сделать. Я это могу. И нужно делать всегда то, что ты можешь, а не то, что ты хочешь. Дело в том, что иногда мы хотим делать поменьше, а можем мы многое. И поэтому нужно делать то, что ты можешь. Я могу заниматься большими формами, я видел Данте. Я могу сделать 100 песен. Я их сделаю, потому что я могу. Если бы я этого не мог, с точки зрения того, мол, куда ты полез, это сложно… Это сложно. Мало того, все эти разборки по Данте – я думал, что будет гораздо попроще. Я думал, что я сделаю 9 песен, ну плюс одна, там 9 и там 9, и как бы мы это закончим. Как только я стал больше знакомиться с самим автором, я понял, что так дело не пойдет. Это очень серьезный человек, и дело его жизни требует особого размышления, копания его, его понимания, его сути, кто это, что это, и я туда вкопался, и я понял, что это будет борьба, это будет серьезная борьба, и, мало того, я это могу сделать. Мне это интересно, у меня есть возможности, поэтому я вот так вот и говорю, мне это интересно, отвечать на вопросы. У меня есть возможности, я могу на них ответить. У меня Кирилл спросил: «Давай такую штуку?». Давай, прикольная. Я могу – делаю. Но бывает, что времени на всё не хватает, это самое убийственное.
Анастасия: Коли уж мы перешли на Данте, у меня очень личный вопрос был связан как раз со сложностью этого произведения. Я очень люблю литературу, но к Данте всегда боялась подступиться, потому что около него очень много, в том числе, таких отзывов, что сейчас совершенно непонятно, о чем он там писал. Это нужно очень глубоко погружаться в историческую эпоху, но тут вы в одном из последних интервью сказали, что тут прямо инструкция, как всем нам жить. Это меня глубоко поразило. И, может быть, хотя бы намекнете, эта инструкция – это вот всё произведение в целом, весь комплекс, понятное дело, что надо произведение в целом всегда рассматривать, или всё-таки на что обратить особое внимание? Вот эти наказания, которые терпят грешники в аду, или любовь Данте к Беатриче, которая возносит его буквально к Богу? Вот что особенно?
Алексей: Ну, во-первых, всё проще. Дело в том, как вы относитесь ко всему этому делу. Ещё скажу такую тему: я дошёл до этого не сам. Я это искал в разных источниках. Есть источники исторические – это Голенищев-Кутузов, Мережковский. Есть источники-литераторы. Это… всё время забываю… Жаринов. Я просто всех не помню по фамилиям. К сожалению, у меня фамилии не очень хорошо… Есть источники философов и психологов. Я вот не очень-то с фамилиями дружу. Вот иногда не забываю, а в нужный момент они мне вылетают из головы. Источник этот… Чёрт возьми… Хотелось с неё начать, это такая женщина, но начал с другого… Это Нембрини и Филоненко. Их три разных направления для получения информации, можно от каждого отталкиваться, смотря чего вам нужно и на какой скорости вы хотите познать мир Данте. Если вы хотите быстрее дойти, смотрите этих людей. Если вы хотите покопаться поглубже и понять саму суть его творчества, как он в творчестве это делал – это литераторы. Если вы хотите понять, как он жил, кем он был – это историки. То есть из трех вот этих драконов можно выбрать один. На всех на них у вас времени не хватит, но за один можно взяться и начать уже что-то раскапывать, чтобы понять, о чем идет речь. Без них, без этих людей, читать книжку бессмысленно. Вы убьете время, вы ничего не поймете. Вы скажете, что это действительно какой-то ад. Это как с Гёте. Я говорю, ну что, прочитал? «Я на восьмой странице сдался». «Братан, времени нет». Люди сдаются часто на 12, на 8, на 6 странице. Кто-то из счастливчиков доезжает до 25 страницы, 32, но потом все равно это заканчивается. Потому что люди не понимают, о чем идет речь. И мало того, они даже при прочитывании книг, допустим, Данте, они мало обращают внимания на вот эти звездочки, отсылы какие-то определенные. В интернете это легко: ты прочитаешь, бац – на эту штуку нарвался мышкой, она сразу высвечивается, ты прочитал, понял. А это нужно листать в книжке еще. Но опять же, это сложности, это террор мозга. Но если вы во всём этом разберётесь, вы поймёте, что я имел в виду, и что имели все они вместе взятые, вот эти люди, так называемые драконы наши. Но, ещё раз говорю, к сожалению, Данте вы поймёте только в том случае, если две первые строчки сходятся с вашей жизнью. Если две первые строчки у Данте попадают под вашу жизнь, тогда у вас есть шансы. Если эти первые две строчки не попадают под вашу сегодняшнюю жизнь, тогда шансов нет. Это бессмысленное чтение. То есть вы прочитаете эти первые строчки, в чем суть, и вы поймете, где эта инструкция и зачем она нужна.
Анастасия: Спасибо. И тогда от меня последний вопрос. Вы сказали, что не сами дошли… А ваша концепция фатализма, которую вы много раз вспоминали, это тоже взятое или это уже выработанное в течение жизни лично вами убеждение?
Алексей: Вы знаете, наверное, это всё-таки данное уже и приобретённое вместе. Наверное, данное и приобретенное, это вот, допустим, это в генах наших, то, чем жили наши родственники, там, прабабушки, прапрабабушки, это всё передается с поколениями, и мы это уже имеем, и при рождении у нас много чего заложено. Именно это заложенное, вот это вот то, что в нас есть, является корнем того, что мы начинаем понимать вокруг себя что-то, и это понимание уже в нас заложено. Приобретенные – это мы просто сравниваем современную жизнь, окей, то есть наша генная история отвечает за суть, но мелочи мы просто смотрим: ага, машина, начали самолеты летать… То есть видоизменилась форма, она стала агрессивнее сегодняшним днем, так как интернет еще есть. И вы, естественно, стали апгрейдироваться с этим, но основная наша суть, понимание этого мира заложено в нас. И именно эта заложенность понимания, которое во мне уже было изначально, моими прадедами уже вложено в меня, именно оно открывает для меня книги. И эти драконы – это всего лишь помощники. Драконы – это про исторические, литераторные источники, либо это философы и психологи. Это всего лишь помощники. Но в нас есть огромное ядро, как в земле, понимаете? Если бы дед, прадед, прапрадед меня бы не снабдили бы вот этим пониманием того, что я это понимаю, мне это объяснять даже не нужно. Я смотрю на поведение человека и понимаю, что им движет. Понимаю вне зависимости… я не заканчивал школы какие-то, связанные с психологией или с чем-то еще, но я внутри это понимаю. Значит, где-то там кто-то, что-то, чего-то очень сильно этим делом занимался и всё это для нас развил. А мы всего лишь это дело взяли, приобретеночку включили, ага, здесь туда-сюда, я понял, где я, что, как, и начинаю жить с этим же. Дальше тоже человек будет этим же заниматься. И вот, знаете, бывает так, что люди больше понимают, нежели чем, допустим, до меня либо после меня, к примеру. Это потому что стечение обстоятельств плюс сумма всех вот этих генов, которые были, они развиты больше либо меньше, но они все равно есть, их можно развивать, и нужно развивать. Главное – смотреть за своим талантом. Бывает так, что мы тянемся, допустим, есть такие семейные профессии, врачи, музыканты, артисты и прочее. Это далеко не всегда работает, и это неважно на самом деле. Нужно все время смотреть не за традициями семейными, а за талантом, который человек носит в себе, смотреть его с детства начинать: ага, к чему он обратил внимание, почему он в нем радуется больше, в этом деле, чем в этом деле. Если вы это пропускаете в своих детях, дети изначально уже будут понимать, что они что-то пропустили, когда будут находиться в этих двух строчках Данте. Понимаете, о чем я? Мы все равно окажемся в этих строчках Данте, каждый из нас окажется, и мы будем думать: «А что же я делал всю свою жизнь?». Дай Бог, что он окажется в своих первых строчках, там он будет талантливый, он будет уже раскрепощен, он уже будет иметь какую-то определенную силу в этой жизни и понимание, но оказался в этих двух строчках. А если он окажется с вопросом: «А почему родители мой талант не развили? А я сейчас эти две строчкичертовы этого вот Данте чертового прочитываю». Поэтому старайтесь развивать, развивать, развивать в детях вот эту штуку, талант искать. И вы будете развиваться сами, и для вас это будет радостью тоже. То есть вы играете в пинг-понг. Поэтому я говорю: мосты, мосты, мосты. У нас мосты между людьми, между книгами, между пониманием. У нас везде мосты. Не сжигайте их никогда. То есть, знаете, такая тема есть: «Но у меня времени нет книги читать», «У меня нет времени в театр ходить», «У меня нет времени… не знаю, что угодно»… У нас всё время нет времени. 365 шансов у нас уходит куда-то вдаль. 365 шансов изменить в лучшую свою жизнь. Но мы этого не делаем. Данте на это обращает внимание, что мы ходим всё время по кругу. Даже не по спирали, к сожалению, а по кругу. Потому что мы стоим на месте, но много ходим, а счастья всё не прибавляется. Именно об этом и речь у Данте есть. Но всё это всё равно в глубине, это всё из генов. Потом воспитание ребёнком, потом ты познаёшь мир, тебя бьют, ты бьёшь, итак далее. И всё это накапливается, и всё это называется жизнь. Но если как-то с пониманием относиться к этому, то будет легче. Гораздо легче.
Анастасия: А вот по поводу талантов, последний вопрос тогда, выбранный нами, от подписчика озвучу и передам микрофон коллеге. Оглядываясь назад, вы бы хотели получить высшее музыкальное или высшее, возможно, театральное образование или нет? Или как сложилось, так сложилось, и ни о чем не жалеете?
Алексей: Вот вы спрашивали у меня про фатальность какую-то определенную. Есть у меня такая фраза, одна из моих любимых, когда у Эйнштейна спросили про Бога, он говорит: «Именно потому, что я физик, я верю в Бога». Дело в том, что я учился в музыке в музыкальной школе. Я поступал в театральное училище. Все в этом отношении было сложено, мосты должны были сработать. Они не сработали. Фатально я не должен был там учиться, потому как я должен был самоделкиным выбирать определенный свой путь, его искать. Сейчас, в данный момент, у меня на это времени просто нет, но я бы поучился. Я бы всему бы поучился, чему только можно, потому что это инструменты. Деньги – инструмент, знание – инструмент, слово учителя – это инструмент, дружба – это инструмент, ими нужно пользоваться. То есть, это все нужно везде искать и пробовать: о, прикольно, круто, круто. И тогда у вас будет полная сумма всего. Это хорошо, но времени нет у меня. Я бы с большим удовольствием… Я, кстати, вот когда делаю аранжемент к симфоническому всему делу, я на этом тоже учусь. У нас есть аранжировщик, который всем этим делом занимается, я смотрю, что он делает: ага, здесь вот эти ноты расходятся, ага… Это опять же я иду опять в первый класс, это же сольфеджио, этим делом занимаюсь. И это нормально, я учусь. Но я бы с большим удовольствием, еще раз говорю, и там учился, но у меня нет времени.
Анастасия: Спасибо.
Елизавета: У меня такой вопрос. Вы говорили про огоньки в глазах, и очень хорошо помню запись одного из первых ваших концертов, по-моему, на Boosty он у вас был, где автографы оставлялись на плакатах с пивом, и тогда же, наверное, не было телефонов, все просто смотрели. А сейчас, даже вот сама из толпы наблюдаю, что в основном кто-то в телефоне, кто-то снимает. Понятно, что никто уже с зажигалками не стоит, все фонариками от телефона светят. Есть ли какая-то ностальгия по тем бестелефонным временам?
Алексей: Никакой ностальгии ни по чему у меня нету, потому что все это съедается. Но это есть, окей. Я лично человек приспосабливаемый, я могу к чему угодно приспособиться. И поэтому для меня это было – значит, было, будет – значит, будет. Но ностальгии у меня ни в чем нет никогда. Мало того, я считаю, что в сегодняшней жизни, в этом моменте в своем, в этой секунде, в этой минуте я лучше, я счастливей, я надёжнее, я мощнее. Завтра будет – я буду говорить завтра, что я мощнее. С каждым днём, вне зависимости от того, сколько мне лет, или какое-то время было более попроще, пиво там, плакаты, росписи – это было тогда, это было тогда. Сейчас иное, завтра будет по-другому. Поэтому никогда ни к чему у меня ностальгии нет.
Елизавета: А не приедается? Наверное, раньше это было в новинку. Кто-то подходил сфотографироваться, попросить автографы, а сейчас этого уже настолько много.
Алексей: Да нет, ну это просто… Ну да, такая штука есть. Я просто на это не очень внимание обращаю. Если есть возможность этого не делать, я не делаю. Если есть возможность это делать, я делаю. Я еще раз говорю, это не так важно, это в голове моей не живет. Это такая вещь, ну есть возможность – сделал, нет такой возможности – не сделал. Это неважно, по большому счёту. Это просто жизнь. Раньше была музыка – хобби, сейчас это просто моя жизнь. Когда музыка является хобби, сцена – хобби, поклонники – хобби, тогда для тебя это что-то такое: о, это интересно. Это для тебя шокирующе, это для тебя эмоционально, это для тебя ощущения новые. В данной ситуации это моя жизнь, она не может быть по-другому мною воспринята, это просто данность. Вот жарко сейчас, что делать будем? Это просто данность. Вот солнце. Дождемся вечера, и солнце уйдет. Это данность, ничего с этим не сделать. Поэтому я к тому, что является естественным, и ничего ты с этим не сделаешь, не отношусь никак. Просто: ну и что? Живем дальше. Очень хорошо, очень здорово. Солнце есть, через некоторое время солнца не будет. И так хорошо, и так хорошо. И те времена были интересны, и сегодня круто. Вообще, я только за.
Елизавета: Хорошо. Тогда снова вернемся на сцену. Например, в том же «Фаусте» есть композиции, которые очень хорошо бы звучали на сцене вживую, даже если не ставить целиком «Фауста», а отдельно, «Бес огня», например, «Знакомство с Мефистофелем», «К новой жизни», «Финал», они бы прекрасно звучали в концертном варианте, нет?
Алексей: Согласен. Есть такие планы, только я не понимаю, как это лучше сделать. Концерт, к сожалению, мы не можем делать часа на три, да. И вот мы сейчас делаем новую программу, и нет возможности нам в это дело еще и «Фауста» вставлять. Я его не планировал как концертное выступление. В принципе, он для меня является работой домашнего такого прослушивания, можно сказать, семейного, чтобы люди сели, поставили. Как книгу читать. Это не декламация сценического типа, потому что это не обычная песенная форма. Это большая форма и она по-другому ощущается. Но я бы сделал, конечно, о чем вы говорите, всё верно, но это, к сожалению, пока не стоит в планах. Возможно, конечно, это и нужно сделать, но в данный момент этого никак не сделать. Опять же спросите, а почему? Фатально я вижу, что мы это не споём, вот и всё. Я вижу, что этого не будет. Вы знаете, такая штука про фатальность. Я даже знаю, чем я буду заниматься через некоторое время, я это вижу, и я это делаю. И если я знаю, что я этого не сделаю… Да, кстати, вот к вопросу о Данте. Когда звезда тебе отвечает на твое желание, ты к нему идешь. А когда звезда не отвечает на твое желание, ты думаешь, ну это в следующий раз. То же самое и здесь. Звезда мне на многие вопросы не отвечает. Буду ли я сниматься в кино – звезда молчит. Или там что-нибудь буду ли я что-то делать – звезда молчит. Буду ли я играть «Фауста» на концертах – звезда молчит. Поэтому я к этому отношусь именно так. Я просто это понял, что имел в виду Данте. И я это раньше знал, внутри себя, только не мог перевести в форму какое-то своё знание… А он это сделал: «Вот смотри, а я сделал в форму». Круто, давай я тоже в нее туда же уложу. И поэтому, исходя из этой формулы, к сожалению, песни «Фауста» у нас на концертах звезда не одобрила.
Елизавета: Если абстрагироваться от общих обстоятельств, что лучше: заниматься любимым делом, которое не приносит особого дохода, или не то, что нелюбимым, но вот душа лежит к другому, но очень прибыльно.
Алексей: Это извечный вопрос. Все время человек стоит перед выбором. Он не может стоять на месте, время за него идет. Даже если он будет стоять на месте, время за него сделает движение. И он туда вот с этой темой идет. И что он видит? Видите, мы опять все время с вами сталкиваемся с Данте, куда бы мы ни шли, потому как это абсолютный философ, и от него никуда не деться, потому что это истинно все. И вот вы с этими вопросами, чем заниматься… то, что я обожаю, там, где красиво, я вижу красоту, мне звезда ответила, но она, к сожалению, не прибыльна, и мне придется как-то все это делать, ну никак… Я могу идти в «Газпром» или не знаю куда, неважно… Сейчас рекламу еще чего-нибудь скажу…
Елизавета: Интеграция.
Алексей: Да-да-да. «А, понятно, откуда ролик!» …и вот с этой мыслью, борьбой вы опять упрётесь в эти две строчки. И пройдя через ад и чистилище и коснувшись этой розы, вы поймёте, чем нужно заниматься. К сожалению, это работает только так. Вы никогда по-другому не поймёте ответ, вы его не найдёте. Вот эти две вещи основного характера, где, как жить только вы узнаете, пройдя путь через ад, чистилище и рай. По-другому на этот вопрос никогда не ответите вообще, вы даже можете себе не забивать голову. Вы просто будете делать ошибки. И это круто! Но вы будете это делать. Делайте. Только заборы соседские не разрушайте, а так делайте, что хотите, что видите. Это не значит, что вы делаете неправильно. Это значит, что вы человек, вы имеете право на ошибки. Вы их совершаете, вы действуете неправильно. Потом сядете на озере: «О, прикольная красота! Вот этот мир-то где! А я чем занимался? А я занимался что-то там, что-то поделывал, ну и что поделал, ну вот как-то так»… Но опять же, если вы сидите на своей даче фешенебельной, и сзади вас там такой дом стоит, и все, вы скажете, ну вроде не зря я ошибки делал. Это первая сторона вопроса. Но когда вы будете отвечать на две первых строчки Данте, вы поймете, что, как сказал Йода, я всю жизнь свою двигал камень, но так и не сдвинул его с места. Вот это как подует ветерочек, понимаете? Тут это все от настроения зависит. Подул ветерок пессимизма – вас накрыло. Вы ответить на это ничего не сможете, вы опять будете в поисках, искать свои ошибки. А подуло такое настроение, что вас сзади обнял внучок в новых каких-нибудь вещах дорогостоящих. Я не знаю, как это сказать… Фешенебельная жизнь. Ну, может быть, для них я сделал очень хорошо. Может быть, им теперь будет от моего мучения, страдания только лучше. Хотя это не так, на самом деле, в жизни будет, но это уже не важно ему. Он-то себе ответил на этот вопрос. А как эти ребята будут жить в этих новомодных одеждах, ничего не сделав в своей жизни? Тут уже подует ветерок пессимизма в их спины. Это тоже очень сложно. То есть вообще жизнь такая вещь, мы не можем ответить на вопросы конкретного характера. Правильно я это делаю? Нет. Это нереально. Нет таких умных людей. Никогда не было и никогда не будет. Экклезиаст может быть, но это уже история.
Елизавета: Спасибо.
Мария: Хочется вернуться назад к Гёте, а также к произведению, написанному по его мотивам. Все-таки, когда вышел «Фауст», многие отнеслись к нему крайне неоднозначно. Кого-то смутил подбор актёров, кто-то вообще не понял, зачем обращаться к великой классике. Как вы оцениваете своё произведение?
Алексей: Как я его могу оценить? Ну, можно было бы делать лучше, переработать? Во-первых, это уже было. Оценивать это с точки зрения ностальгии, как я уже говорил, я не могу. То, что я сделал, это было сделано тогда, в то время моей, как я люблю говорить, форме испорченности. Если что-то кому-то не заходит, если кому-то что-то не нравится, это не повод мне в чем-то расстраиваться или перелистывать страницы обратно, чтобы что-то думать и что-то еще делать. Единственное, что я хочу с ним делать, это его пересвести и переложить, как я изначально хотел делать это в Dolby Atmos, чем я, в принципе, сейчас и занимаюсь. Я смотрю на вот этот вид аттракшена, как это еще назвать, вид ощущений, и обе части «Фауста» я хочу сделать в Dolby Atmos и превратить это в то, чтобы человек просто был погружен полностью во всю эту историю. То есть технологии идут навстречу нашим ощущениям, чтобы мы вскрывались больше, чтобы наш мозг вскрывался больше, чтобы нам было еще веселее. И технологиям за это огромнейшее спасибо. Поэтому единственное, что я хочу сделать с первой частью, это ее апгрейдить, ну и, естественно, в Dolby Atmos по-другому свести, переписать всякие разные инструменты, потому что сейчас уже по-другому я на все смотрю. Но задача, которая была поставлена перед первой частью «Фауста», меня привела к сегодняшнему дню. И поэтому она выполнена, и ничего такого я не могу сказать, что я сделал неправильно, либо я сделал как-то неверно. То есть все сделано так, как я делал. Мне никто ничего не говорил: давай меняй то, меняй здесь. Самое отвратительное в нашей жизни – это когда мы начинаем винить кого-то за то, что мы сделали. Вот за те вещи, которые мы сделали, нам виниться или же как-то говорить «ой вы знаете, я что-то сделал не так» нельзя категорически, потому что вы ведетесь на тех людей, которые вас торпедируют. Кто эти люди? Зачем они так это делают? Кто их знает. Апгрейдировать можно чего-то, опять же, Dolby Atmos сделать, изменить какую-то такую штучку. Но дело большой формы — это дело моей жизни. То есть, когда я понял свой талант, в чём я живу и в чём я развиваюсь – это занятие большой формой. Большая форма – это не песенный жанр, обычный-обычный, а это раздутая песенная форма с элементами драматического искусства, какого-то подхода с, как их я называю, FX всякие разные, использование Dolby Atmos, использование чего-то большего, смысла, может быть. Потому что в песенном жанре не так много смысла можно вложить, чем, допустим, в какой-то постановке такого характера. Мне кажется, вот в этом вся прелесть первой части, что это был забавный для меня старт. То есть это интересно, мне это было прикольно: «А, так можно было? О, интересно». И дальше я уже пошел на вторую часть. И дальше вообще Данте будет. А дальше у меня есть еще одна задумка забавная, касающаяся уже нашего, так сказать, пространства русского… То есть это такая история…
Мария: Ну и продолжая эту тему, как продвигается работа над второй частью? Когда нам стоит ждать продолжения?
Алексей: В данный момент песни находятся на сведении. То есть, смотрите, какая история, если кому интересно. Я сначала собираю аранжемент в Logic Pro, если кому интересно, кто в теме, а потом все это дело переношу в Pro Tools, и там начинается сведение. Сейчас 29 вещей, все переложены в Pro Tools, но есть маленькое «но»: не на все песни, не на все роли найдены артисты, и до сих пор у меня большие проблемы с исполнительницами, скажем так. Одна из них – это Елена, вторая из них – это Нужда, но остальные вроде там мужчины все в теме. Но вот Елена – это огромнейшая какая-то засада. Я просто не представляю даже к кому обращаться. У меня есть, конечно, одна наша замечательнейшая певица, но как-то нужно всё это дело мне с ней обговаривать. Ну, как это говорится-то… Ёмче что ли? Ближе к делу что ли? Но опять же, я в этом тоже не уверен. Проблема в том, что образ Елены, он просто категоричен. То есть там нельзя влево, вправо сделать. Я не могу взять, вы понимаете, наших рокешных артисток, потому что никто из них не подходит на Елену, просто даже рядом стоящих нет. Есть артисты поющие, допустим, их не так много, но они тоже все не подходят. Попсовые артисты тоже под Елену не подходят. Есть Нетребко, но это нереально, это на Марс легче улететь. Я к примеру говорю. Что делать, если нет артиста? Я хотел сделать с помощью технологического прогресса, но у меня это не получается. И вот борьба ведется. То есть если я до конца лета сделаю все с артистами, все это дело у меня срастется, то я надеюсь, я хотел бы… чтобы уже быстрее от «Фауста» отказаться. Не отказаться, а уже закончить его. Мне же нужно еще новый альбом делать командный. И это все висит на мне уже и долго, а теоретически оно закончено. Теоретически, то есть я уже Гёте не живу. Он для меня уже все сделал. Он для меня уже вот на полке лежит как лента какая-нибудь там, бобинная или какая-то. Вот он уже сделан. И мне быстрее уже его все сделать и отдать. То есть я сделал. У меня уже Данте в голове и новый альбом, поэтому он мне уже несколько мешает своей застопленностью. Нет артисток. Ну вы просто сами себе подумайте: как вы видите Елену Спартанскую? Попали все, да? Это вообще жесть какая-то.
Мария: Да, и раньше заходила речь о том, что было желание сделать авторскую версию, где речь идет просто только про Гёте…
Алексей: Авторская версия – это другая тема. Это разговор между Эккерманом и самим Гёте, я тоже им занимаюсь, там будут другие песни. Авторская версия – это где я исполняю все роли всех этих людей, но под видом разговора и понимания жизни. Дело в том, что это будет основываться на книге «Разговоры с Эккерманом». Гёте рассказывает ему в разговорах свое отношение к каждой жизненной проблеме. Что такое это, что такое религия, что такое вот это, и каждую-каждую штуку. И они сидят перед камином. Я уже начал эту вещь делать, потому что я на «Планете» обещал это сделать и застопорился, потому что выскочила вторая часть «Фауста». Опять же, так как я странный тип, который все время верит в фатальность, то я видел это сразу. Мне звезда сказала: иди делай вторую часть. И эта вещь застопорилась у меня. Но ее нужно сделать обязательно, потому что она прикольная. Там есть вещи, объясняющие, что такое творчество. Там такой стих такой забавный есть. То есть, я дошел до того, что я под видом Эккермана разговариваю с Гёте, и мне стало интересно, какие бы я бы вопросы задавал. И стал его изучать. То есть вот как Данте я изучал, Гюго, Есенина, так и Гёте. И мне стало интересно, как он жил. И вот авторская версия – это вот эта вот часть. То есть это вся вещь, где они у камина, и песни. И тут только другие, которые не в обычном «Фаусте» и «Фаусте-2».
Мария: А вообще были какие-то темы, которые изначально не зашли, были отложены? Не возникает иногда желания вернуться, когда уже получилось посмотреть с другого ракурса на этот вопрос?
Алексей: Да нет, но можно вернуться, они же в программах-то у меня есть, я вот открывал, можно. Я думаю, что мы перезапишем некоторые вещи. Я говорил, что с точки зрения теории этого делать не надо. Иначе мы не остановимся никогда, то есть мы будем все время назад, лучше-лучше делать. У меня уже все, у меня уже стоит новая задача внутри, я уже совершенно с другим живу. Поэтому не нужно оглядываться на старое. И фобии свои, которые лично вы имеете… Обратите внимание: вас все время тянет оглянуться на старое. И вопросы похожие именно про это. Забудьте. Старое вас уже не догонит. Вы можете старое догнать, а вам это не нужно.
Беседовали: Анастасия Петрова, Елизавета Башкова, Мария Домачевская
